Юлиус Эвола. Учение о пробуждении
Мы уже упоминали о некоторых особенностях, которые, согласно рассмотренным текстам, характерны для тех, кто ещё при жизни достигнув пробуждения, обрел великое освобождение (начиная с сына из племени шакьев). Покончив со всяким самоотождествлением, они достигли свободы. Сумев отсечь корни вожделеющего "Я", они увидели, как перед ними сгорела сеть обманчивых видений, и теперь их сердце пронизано светом, они стали божественными существами, неподвластными опьянению и посягательствам мира. Их слово подобно рычанию льва: "Верховны те, кто бодрствует!". Став "непобедимыми и непосягаемыми", они предстают как "высшие существа", превосходящие людей; уподобившись львам, в которых нет страха и боязни, они взирают в прошлое, видят небеса и преисподнюю, знают этот и потусторонний миры, ведают царство смерти и царство, свободное от нее, время и вечность. Они "подобны тиграм, подобны быкам, подобны львам в горной пещере", хотя предстают как существа, "лишенные тщеславия и пришедшие в мир ради блага многих, ради спасения многих, пришедшие в него из сострадания к нему, пришедшие ради пользы, блага и спасения богов и людей". "Я справился с колючками мнений, достиг власти над самим собой, стал на путь, я обладаю знанием и никто, кроме меня самого, не направляет меня", - говорит о себе Пробужденный.
Пробужденный - это тот, кто отрешился от жизни и смерти, кто знает восхождение и нисхождение; он "смел, и ему неведомы сомнения", он предстает как "уверенный в себе вождь, свободный от всякой страсти, сверкающий, как солнце, сияющий без всяческого высокомерия, преисполненный героизма"; он преисполнен ведения, и "никакое вожделение не ослепляет его, никакая тягота не одолевает, никакая победа не соблазняет, никакое пятно не порочит", он уже никогда не просит и, будучи человеком, во всей полноте владеет аскетическим искусством"; он "величественен и самобытен, освобожден от всяческих уз и больше не являющийся рабом какого бы то ни было рабства";
он - тот "доблестный, который сам надзирает за собой, который размерен в своем шаге, готовый к вести, взирающий в себя и вокруг, ни к чему не склонный, ни от чего не отвращающийся, возвышенный в своей могучей душе, бесстрастный"; его "не томит никакая жажда, не омрачает никакой дым, не обволакивает влагой туман; он - дух, который чтит жертвоприношение и как никто другой возвышается в своем величии". Неукротимый, высочайший, он сложил с себя все тяготы, не имеет ни "жилища" ни желаний. Всяческие страсти, гордыня и неискренность ниспали с него, как зерно горчицы с острия иглы. Пребывая по ту сторону добра и зла, он отрешился от всяческих уз и, расставшись с удовольствием, очистился. Преисполнившись знания, он больше не задает вопроса "как?". Он прикоснулся к стихии, свободной от смерти. Он расстался с человеческими узами, превзошел узы божественные и потому он свободен от всяческих уз и цепей: путь к нему, которого никто в мире не может одолеть и господство которого безмерно, не знают ни боги, ни ангелы, ни люди.
Вот в таких величественных эпитетах, возвышающихся над временем, вновь и вновь утверждается высший идеал чистого арийского духа. Связи восстановлены и определенным образом совершается возврат к исконному состоянию - тому самому, отголоски которого доносятся до нас в космическом размахе ведийских повествований и в описании сверхъестественных событий, даваемом в древнеиндийском эпосе. О нирване говорится как о состоянии, которое долгое время не было известно. По ту сторону как изощренных лабиринтов умозрения, так и всяческого человеческого чувства, скудного по своему содержанию, по ту сторону мира сансары, который не перестает "гореть", и любой фантасмагории демонических, титанических и небесных явлений - по ту сторону всего этого утверждается знание той природы, которую - в ее чистоте и мощи - можно было назвать царственной и олимпийской, если бы она одновременно не отсылала к абсолютной трансцендентности и не стояла под знаком совершенной неуловимости, под знаком того, для чего не подходят такие слова, как "это", "здесь" и "там".
Перевод А. Шурбелева
Пробужденный - это тот, кто отрешился от жизни и смерти, кто знает восхождение и нисхождение; он "смел, и ему неведомы сомнения", он предстает как "уверенный в себе вождь, свободный от всякой страсти, сверкающий, как солнце, сияющий без всяческого высокомерия, преисполненный героизма"; он преисполнен ведения, и "никакое вожделение не ослепляет его, никакая тягота не одолевает, никакая победа не соблазняет, никакое пятно не порочит", он уже никогда не просит и, будучи человеком, во всей полноте владеет аскетическим искусством"; он "величественен и самобытен, освобожден от всяческих уз и больше не являющийся рабом какого бы то ни было рабства";
он - тот "доблестный, который сам надзирает за собой, который размерен в своем шаге, готовый к вести, взирающий в себя и вокруг, ни к чему не склонный, ни от чего не отвращающийся, возвышенный в своей могучей душе, бесстрастный"; его "не томит никакая жажда, не омрачает никакой дым, не обволакивает влагой туман; он - дух, который чтит жертвоприношение и как никто другой возвышается в своем величии". Неукротимый, высочайший, он сложил с себя все тяготы, не имеет ни "жилища" ни желаний. Всяческие страсти, гордыня и неискренность ниспали с него, как зерно горчицы с острия иглы. Пребывая по ту сторону добра и зла, он отрешился от всяческих уз и, расставшись с удовольствием, очистился. Преисполнившись знания, он больше не задает вопроса "как?". Он прикоснулся к стихии, свободной от смерти. Он расстался с человеческими узами, превзошел узы божественные и потому он свободен от всяческих уз и цепей: путь к нему, которого никто в мире не может одолеть и господство которого безмерно, не знают ни боги, ни ангелы, ни люди.
Вот в таких величественных эпитетах, возвышающихся над временем, вновь и вновь утверждается высший идеал чистого арийского духа. Связи восстановлены и определенным образом совершается возврат к исконному состоянию - тому самому, отголоски которого доносятся до нас в космическом размахе ведийских повествований и в описании сверхъестественных событий, даваемом в древнеиндийском эпосе. О нирване говорится как о состоянии, которое долгое время не было известно. По ту сторону как изощренных лабиринтов умозрения, так и всяческого человеческого чувства, скудного по своему содержанию, по ту сторону мира сансары, который не перестает "гореть", и любой фантасмагории демонических, титанических и небесных явлений - по ту сторону всего этого утверждается знание той природы, которую - в ее чистоте и мощи - можно было назвать царственной и олимпийской, если бы она одновременно не отсылала к абсолютной трансцендентности и не стояла под знаком совершенной неуловимости, под знаком того, для чего не подходят такие слова, как "это", "здесь" и "там".
Перевод А. Шурбелева
